Подобного рода заключения могут иметь причиной нежелание принять позицию вопрошающего. Иными словами, Андреев относился к людям, обладающим искусством ставить вопросы, разрывающие онтологическую ткань, чей причудливый узор столь часто порождает одурманенность иллюзией. Иллюзией, которая обретает статус истины, ибо человек слишком несовершенен и его «всеядность» и неразборчивость ищет лишь готовые ответы, принимая за таковые всякую попытку выдать медь за золото. Леонид Андреев действительно задавал вопросы, и делал это так, как мог делать только субъект, утвердивший себя в области метафизических вопрошаний. В творчестве Леонида Андреева сильны богоборческие мотивы. Он убивал своих героев, показывая всю тщету человеческих усилий противостоять враждебной вселенной. Если бы ему удалось реализовать свой замысел, создав произведение об Иване Грозном, который был для писателя воплощением трагедии сверхчеловека, к чему бы подошел писатель? К новым вопросам, бросающим в дрожь критиков или к тому опыту, что навсегда отделяет человека от человечества, придавая сей дифференцированности характер инициатической необходимости? О самой загадочной пьесе Андреева Максимилиан Волошин писал: ««Каждый дает Богу то имя, которое соответствует степени его посвящения в тайны устройства Вселенной. Скажи мне имя твоего Бога и я узнаю степень твоего самопознания. Имя Божье это тот пароль, который спрашивает Смерть у приходящего в мир. Леонид Андреев отвечает: "Имя, которое я даю Богу, - "Некто в сером». Тень его появляется и в ряде других произведений, в частности, в рассказе «Он», где так же торжествует безымянность. Да, автор не дал Ему имени, но разве может быть имя у Того, Кто стирает тебя, как след на песке, начиная с памяти, Кто, как равнодушная Лета смывает ладонью с твоего лба все воспоминания? Да, может. Одно и тысячи, но Андреев избегает его произносить. Возможно, само это Имя вселяет ужас или невыносимую тоску. Погруженное в тишину, это Имя также тихо, как Тот, Кто заходит в комнату и садится возле кровати. Смерть. Вспоминается строка из стихотворения Борхеса: «И лег на время профиль палача». Вот Он стоит за окном, вперив взгляд, но темнота не дает понять, смотрит Он или впивается взглядом, моргает, иль ресницы Его неподвижны.

Воровский ищет незавершенность творений Андреева в неком противоречии, нарушающем целостность. Буквальная незавершенность встречается нам в романе «Дневник Сатаны», закончить который автору помешала сама смерть. Но даже в этой прерванности нет и не может быть погрешностей, которые желает выявить Воровский. Андреев писал, что «Дневник Сатаны» - произведение «вне времени и пространства». В нем писатель хотел показать, насколько ослабляет «человеческое»: дав плоть своему главному герою (Сатане), он наделил его слабостями и силой человеческого существа.

Андреев не стал, подобно Горькому, восклицать, что «человек – это звучит гордо!». Там, где Воровский намеревался изобличить противоречия, полагая, что автор «оценивает бытие, исходя из апологии небытия», Андреев уходит от привычного дуализма: «Ты имеешь только два понятия о существовании: жизнь и смерть – как же Я объясню тебе третье? Все существование твое является чепухой только из-за того, что ты не имеешь этого третьего». У Андреева это «третье» было. Именно его наличие сводит все умозаключения уважаемого критика на уровень безосновательных и поверхностных выводов.